30.III.1809, лейб-гвардии Егерского полка прапорщик исключен из списков убитым в сражении - 1.IV.1813 Он не хотел пользоваться случаем, который представляло батюшкино положение, и хотел сам проложить себе дорогу. Вступив в егерский гвардейский полк, жил в казармах с солдатами и довольствовался их пищей. Чрез 6 месяцев он был произведен в офицеры за отличие. ...Вообще в нем была сила характера, за что батюшка его любил. Впоследствии этот характер показывался в разных случаях, но особенно при его ранней кончине. Когда он узнал о смерти своей матери, которую нежно любил, то имел столько сил, что, не показывая своей горести, ходил за больным моим отцом. Когда началась война 1812 года, батюшка, бывший дружен с Багратионом, просил его взять племянника Павла Муханова к себе в ординарцы. Только что Французы перешли Неман, при первой перестрелке Павел Муханов начал проситься участвовать в ней. Багратион не хотел отпускать его, говоря, что он без пользы и чести может пропасть в этом первом неважном деле и что доставит ему случай отличиться. Перестрелка кончилась благополучно; но когда он возвращался с товарищами и разговаривал по-французски, казак принял его будто за Француза и пронзил его между плеч пикой, так что она прошла насквозь. Принять его за Француза он не мог, потому что он возвращался с товарищами; а если б он был пленный Француз, то все-таки казак должен был удержаться от такого поступка. Другие думали, что так как на Муханове была серебряная лядунка, то казак заколол его с тем, чтоб ограбить, но и это трудно было сделать. Как бы то ни было, рана оказалась смертельной. Ему сказали, что пока пика еще не вынута, он может жить. Первым делом его было после того позвать священника, исповедаться и приобщиться святых таин, потом написать к жене письмо, в котором он давал ей советы насчет воспитания их дочери, про которую он, за отсутствием, не мог знать, что в это время уже не было ее на свете. Кончив все свои дела, он велел вынуть пику и скоро кончил жизнь на руках у брата своей жены. Последний после говорил, что если б он не был верующим христианином, то сделался бы таковым, видя такую прекрасную кончину. Ему был 21 год, а женат был уже второй год. Платов приходил к нему и спрашивал его, не может ли он указать на казака, пронзившего его, но он отвечал, что не заметил черт его лица; шурину же сказал, что из тысячи он мог бы указать на него. Впрочем убийца не избег своей участи: Платов узнал о нем и велел его засечь нагайками до смерти